Бибоинг в Москве. Конец восьмидесятых.

Посмотрите, что я нашел! Статью о самом-самом начале!  
 
 
Кафе Бедный Йорик 1987 год
 
 
Мой сосед по общаге говорил, что это – должно быть – танец, состоящий из рваных резких прерывистых движений (брейк, значит – «ломать»). Но и он ничего не знал наверняка. Другой человек заверял, что «брейк – это то, что танцует Майкл Джексон». Я был в растерянности.

И вдруг всё ускорилось! Неожиданно и сразу.


Про брейк узнали все. Мгновенно возникли группы, тусовки. И это был не коммерческий проект – люди сходились вместе просто по зову сердца.

В МГУ к тому времени давно уже существовала студия пантомимы Контур. Руководил ею талантливый артист Саша Пепеляев, продвинутый авангардист в жанре пантомимы. И кому, как не этой студии было на роду написано воспринять всю эту новую танцевальную волну.

Вообще, время было интересное. Молодёжь просто заболевала брейком. Иногда можно было видеть, как на остановках автобуса вдруг человек срывался с места и начинал делать «тутанхомона» (сейчас этот стиль называется «кинтат») или пускать по телу волну сверху донизу (это называлось «уэйвинг»). На Арбате – недалеко от «стены Цоя» – была особая площадочка (сейчас – увы – это памятное место застроено офисными зданиями), где любой желающий мог реализовать себя на потеху публике. И неважно, что артисты были «воспитаны подворотней». Главное, что танцевали от души.

Наша небольшая группа (пять человек) стала действовать совместно со студией «Контур». Саша Пепеляев арендовал старые развалины никому не нужного здания, мобилизовал свою студию (наша небольшая команда с удовольствием поддержала его призыв) и выстроил кафе с театральным уклоном. Мы таскали брёвна, штукатурили, измазывались извёсткой. Мы сделали-таки кафе. И назвали его «Бедный Йорик». Вот туда-то и стали захаживать ВСЕ сколь-нибудь известные брейкерские команды или танцоры-одиночки.

Настроение у всех было такое, какое – надо думать – охватывало в своё время строителей Магнитки и ДнепроГЭСа. Люди готовы были работать бесплатно, если плодами их труда становился новый зал, студия, или – вот как у Саши – кафе, где можно было выступать.

Сцена была небольшая – всего шесть квадратных метров. На полу – лист оргстекла, подсвеченный снизу. Пантомима артистов студии «Контур» перемежалась брейкдансом. Тогда в «Бедном Йорике» поперебывали самые активные танцевальные группы. Хотя, Пепеляев, конечно же, отдавал предпочтение «верховикам»: электрикбуги и «попс».

Под словом «попс» понималось примерно то, что как раз и танцевал Майкл Джексон.

Тут, на этой сцене, мы и увидели впервые группу Меркурий.

Стиль «робот» нам уже был немного знаком. В нашу маленькую группу приходил два-три раза (по приглашению руководителя) тогдашний чемпион Москвы по роботу, Алексей Герулайтис. Человеку плотного телосложения – ему вроде бы и невозможно было двигаться настолько гибко и – одновременно – жёстко. С такими идеально чёткими «стопами», перемежающимися плавными движениями. Это был очень стильный робот: глядя на него, реально, трудно было представить, что перед вами живой человек. Его руки работали так, будто они могут запросто выходить из плечевых суставов и заходить обратно. Походка оставляла впечатление, что человек плывёт над полом – едва касаясь его носочками ботинок.

Но в группе «Меркурий» тогда солировал «робот» совсем иного склада. Это был Костя Михайлов – сын известного кинорежиссёра. Его «механический человек» отличался предельной разболтанностью и раскованностью – в противоположность строгому стилю Герулайтиса. Это были два противоположных «робота». Даже руки (у обоих были надеты – пронзительно-белые перчатки) они держали по-разному. Один – Герулайтис – локтями вверх (манипуляторы висят от локтевых суставов, болтаясь свободно и включаясь, когда поступит команда). Костя Михайлов – наоборот – держал их локтями к туловищу, кисти рук – в стороны. Так что его руки-манипуляторы ходили самым разболтанным образом. Это был робот, которого либо собрали неудачно, либо он от времени настолько развинтился, что не контролировал команды из электронного мозга. При этом Костя надевал на себя узкую жилетку (сам он был тощий, как палка) и широченные штаны. И это многократно усиливало впечатление чего-то фантастически-нереального.

Вообще-то конечно, заслуга в создании «Меркурия» принадлежит не самому Косте, а Игорю Захарову и Олегу Смолину. Именно они в 1984 году начали работать в ДК «Парижской коммуны» как танцевальная группа. Это были – пожалуй – единственные в стране ребята, которые профессионально «делали робота». Они побеждали практически во всех союзных конкурсах. И в Прибалтике, и в Москве и в других городах. А ведь даже по стилю одежды нельзя было сказать, что это какие-то «крутые танцоры». Смолин вообще выходил на сцену в простых китайских кедах. Но что с ними происходило, когда вступала музыка! Что такое менялось в мире – когда люди на сцене вдруг перерождались в непонятных, космических, роботообразных существ? И ещё это ощущение подвешенного над полом механизма. Чёткая и – в то же время – нечеловеческая манера двигаться. Вот у кого мы, сопливые студенты, учились первым премудростям «верхнего брейка».

А как вы думаете, КТО учил – в то достопамятное время – правильно и стильно двигаться по сцене известного нашего артиста Преснякова-младшего и танцевальную группу «Тодес»? Ни за что не угадаете! Да те самые ребята из Меркурия: Олег Смолин, Игорь Захаров, Костя Михайлов. Простые, незамысловатые «роботы», с которых – можно сказать – всё и началось.
Арбат и кафе «У фонтана» 1987-88 годы

Арбат в те времена выглядел совсем иначе, нежели теперь. Что уж точно было по-другому, так это открытые арбатские дворы. Гуляя вдоль улицы, можно было спокойно видеть, что происходит там – за домами. Были такие маленькие пятачки-закоулки, которые нынче застроены высотными зданиями типа «стекло-бетон».

В одном из этих закоулков – где-то на одной трети пути между рестораном «Прага» и Смоленской площадью – стояла в одном из дворов сколоченная из досок площадка зелёного цвета. Вот там и собирались ребята с единственной целью – выложиться до предела. Показать, чего стоит каждый из них. И – попутно – потешить публику.

Какая тогда – в конце восьмидесятых – спрашивается, там могла быть техника? Какие мувы? Ну да, не такие как сейчас. «Голова» (Headspin) и «геликоптер» (Windmill) – считались вершинами мастерства у так называемых «низовиков». «Гелик» вообще был страшной экзотикой. Потому что тот, кто уже научился его выполнять, с большой неохотой делился со своими потенциальными конкурентами.

Был там один пацанчик (роста примерно метр шестьдесят – не выше). Шея столбом как у штангиста. За полчаса до его прихода публика начинала шушукаться – «щас – мол – придёт ОН». Он приходил в сопровождении своей свиты, не спеша разминался, под музыку выполнял какие-то простые движения – пока публика не начинала требовать «гелика». Тогда он отворачивался и тихо, но вполне различимо произносил : «Пусть деньги платят». Мальчик из свиты обходил публику, собирая рублики. И когда шапка наполнялась, то этот крутой танцор выдавал-таки свои положенные N оборотов «гелика». Сейчас – конечно – это покажется забавным (тем более, что ничего другого он почти и не умел), но в те времена «мастер гелика» был в очень высокой цене. Ведь это была не просто какая-нибудь там акробатика, это был СТИЛЬ. И хотя мы все научились делать и сальто, и фляки – но вот гелик-то как раз нам запросто не давался. Ну а «круги дэласала» (которые мы впервые увидели в фильме «Курьер») могли исполнять – так мы думали – только боги на небесах. Ну, или группа «StreetSteps» (та, что в этом фильме – собственно говоря – себя и проявила). И разве мог я тогда подумать, что вот уже в нынешнее время, спустя… Хм, да! Спустя почти ДВАДЦАТЬ лет буду – вместе с пацанами учиться делать этот простенький элемент (тот, который мы называем «флай» или «флэарз»). Вот какие остроумные загогулины выписывает жизнь.
Ну так – про Арбат. Те самые ребята из «StreetSteps» (а там участвовали и такие танцоры, как Игорь Захаров из группы «Меркурий») и были – пожалуй – первой ласточкой арбатского брейкинга. Здесь как-то так постепенно произошло негласное разделение команд на «уличные» и «студийные». Студийные почти не показывались на Арбате, они обслуживали разные мероприятия и концерты. Такими были и мы, университетские: сопровождали дискотеку «Лёгкий бум», привлекались для разных факультетских праздников. Уличные же ребята – наоборот – почти всё время проводили на своих дворовых сейшенах и тусовках. Но самое интересное, что когда эти две категории брейкеров встречались на фестивалях, когда сталкивались лицом к лицу, то – по уровню мастерства – никто из них не уступал сопернику. Более того, пусть даже одни и подначивали других, и смотрели иной раз на них свысока, но по большому счёту, уважали и понимали друг друга. Потому что делали одно серьёзное дело. Вместе пробивались на фесты, вместе держали оборону против «быкующих».

Так я и понял, что имею дело не с одной из салонных эстрадных культур, а с чем-то гораздо более глубоким. С какой-то объединяющей силой, которая не знает различий между безбашенным уличным танцором и приличным мальчиком из ДК «Каучук». Потому что когда приличный мальчик и дворовый хулиган стоят друг против друга на танцполе, уже исчезает куда-то это – несущественное – формальное, надуманное различие между ними. Брейку наплевать на твой социальный статус. Эта система ждёт от тебя проявления твоих нутряных, подлинных качеств. Откуда взялся этот человек с банданой на голове и с бэком за спиной? Из ближайшей подворотни, или из элитного танцевального кружка? Вот это как раз не интересовало никого.

Было в Олимпийской деревне кафе. Называлось оно «У фонтана». Ещё его называли «Молоко», потому что к этому кафе примыкал молочный магазин. Мы приходили туда по пятницам – если была такая возможность – и стояли в толпе перед воротами. Дни для брейкеров были ОСОБЫМИ, и в «Молоке» в эти дни был всегда аншлаг – публика так и пёрла на подобные зрелища (к сожалению, в том числе и «быкующая»). И вот охранник, окинув нас своим пристальным взглядом, каким-то образом признавал в нас «нерядовых посетителей общепита», пропускал через барьер, и даже не брал деньги за билет. А бывало, что кто-нибудь из своих, штатных артистов – работающих в кафе на ставке – заметит, что мы там мнёмся, и проведёт внутрь. Мы заходили в зал – туда, где гуляла праздная публика. Но мы не смешивались с этой публикой, скромно стояли в стороне. Стояли у того самого фонтана, непритязательной струйки – текущей из стеночки в маленький каменно-ракушечный бассейн.

И вот когда заканчивалось диско, и начиналась НАША музыка, когда толпа простых граждан сходила с танцпола – по ребятам пробегал невидимый ток. Будто что-то сваливалось на них с неба – наверное, так чувствуют себя самураи перед решающей битвой.

И вот что я скажу. Давно схлынула та волна конца восьмидесятых. Многие бывшие брейкеры подались в рэпперы. Затем наступила волна середины девяностых. Брейкинг возродился, окреп, превратился в знаковую культуру. Фестивали и конкурсы перестали быть случайными событиями. Они приобрели статус и положение. Но – если говорить о внутренних ощущениях человека, когда он выходит на танцпол, и НИЧЕГО вокруг уже не имеет значения – то в этом видится мне прежняя магическая сила. Её можно называть по-разному: «душевный подъём», «вдохновение», «расколбас». Но это как раз та самая сила, которая объединяет уже постаревших брейкеров первой волны и тех мальчиков, которые именно сейчас начинают свои первые шаги по этой дорожке.

Источник: http://www.omcrew.ru/

Комментарии

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
  • Allowed HTML tags: <a> <em> <strong> <cite> <br /> <br> <code> <ul> <ol> <li> <dl> <dt> <dd> <embed> <param> <object> <p> <img>
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.

Подробнее о форматировании

CAPTCHA
Это анти-спам фильтр. Вам надо ответить на простой вопрос для того чтобы ваше сообщение было принято к показу.
8 + 1 =
К примеру 2 + 2 чаще всего 4, цифру "4" и вводим.